Хрустальные капли достигли небес,
Где-то спрятался глупенький бес,
Где-то прошёл, где-то нашёл…
А дождь всё лил. Ветер стискивал и жал чёрные тучи, да так, что они мычали, словно недойные коровы. Где-то сверкала молния.
На чердаке было тихо и сухо, это был Хороший чердак, чердак почти на окраине Москвы в старом районе у метро «Сокол».
Шаги. Эхо отпрыгивало от стен и разносило их звук по лестничному пролёту. Хлопнула дверь, и по лужам зашлёпали чьи-то ноги.
Центр. Странно было видеть, как по улицам едут запряжённые экипажи и троллейбусы, бегут девушки в мини юбках и барышни под лёгкими зонтиками. Дождь кончился, но вся эта сутолока времён пыталась спрятаться от последних капель. Сегодня перекрещивалось время.
Вот и жертва. Как всегда, сидит и не знает, что Я рядом. «Не, парень, не думай, что сегодня не твой день, день как раз твой, уж поверь мне». Я присел рядом. Спасителем быть не легко.
Мы сидим уже три часа, он никуда не идёт и никого не ждёт, мне стало интересно. Молодой человек, временами, доставал из-за пазухи пачку сигарет и курил. Сигареты кончились. Мне надоело, я продолжал ждать. Темнело. Наконец, он поднялся и побрёл в сторону дороги. Свершилось.
Я шёл следом, шаг в шаг, придерживая его за левое плечо. Дорогу мы перешли успешно, он почти не волновался. Почти. «Ночь, улица, фонарь, аптека. Бессмысленный и тусклый свет», - в общем-то, поэт был прав, что: «Пройдёт ещё хоть четверть века, всё будет так, движенья нет». Вот и сейчас мы шли по пустынной улице, на которой уже зажглись фонари, шли по улицам и переулкам и уже прошли три, а, быть может, и четыре аптеки. Вечерний воздух был свеж, мы вышли на Никитский бульвар и пошли вниз к тому, что теперь называлось Новым Арбатом или «вставной челюстью Москвы», кому как нравится. Он шёл не глядя, весь сжавшись в комок, и, на какой-то момент, мне стало его жаль, захотелось отпустить его, позволив сделать то, что он хотел, позволить проявить Его волю. Я потряс головой, глубоко вздохнул и пошёл дальше. Я устал.
Он остановился у палатки, купил нечто, гордо именовавшееся пивом, пачку сигарет, и я понял, что пропал. Он может идти вечно. Неужели я ошибся?
Он шёл, уже не касаясь земли, потихонечку возвышаясь над городом, с сигаретой в зубах и тем, что он звал пивом. Я плёлся следом. Почему я так ошибся? Почему?
